Кара-ханы и Богра-ханы в Башкортостане

Исянгулов Ш.Н. Кара-ханы и Богра-ханы в Башкортостане // Этногенез. История. Культура: I Юсуповские чтения. Материалы Международной конференции, посвященной памяти Р.М. Юсупова. г. Уфа, 17–19 ноября 2011 г. Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2011. С. 108–113.

У башкир сохранилось немало письменных и фольклорных памятников о каких-то Кара-ханах и Богра-ханах. Например, еще башкирский просветитель Мухаметсалим Умитбаев (1841–1907) сообщал, что в устье Агидели правили Кара-хан и Богра-хан [Умитбаев, 1984. С. 213]. В другой рукописи также утверждается: «Бельское устье – Кара-хана жилище» [Буканова, 2010. С. 42]. П.К. Назаров приводит список ханов, царствовавших в Башкортостане в древности, и места их ставок: «У Бухаров тогда был хан Буляр; в Казани были русские; в Сершисшан (?) – Урман, на р. Аюзан – Тохтамыш, на рр. Джадием и Яик – Джанибек, на р. Ашдыл (до устья) – Кара-хан и Бугара-хан, в Москве – Саган (?); в устьях 3 рек: Тоук, Алмалы и Уфий-Иделя – Кирей-хан» [Назаров, 1890. С. 167]. Название реки (Ашдыл), скорее всего, искаженное, должно быть Агидель (Белая).

Также М. Умитбаев оставил интересные сведения о так называемых Акташ-ханах. В частности, он писал, что башкиры всегда выбирали ханов из своей среды. Один из последних независимых башкирских ханов по имени Ялман-бий имел ставку на горе Акташ на месте впадения реки Сим в Белую [Умитбаев, 1984. С. 199–200]. Далее он приводит целую легенду «Акташ», в котором рассказывалось о борьбе хана Акташа с Искандером Зулькарнаем (Александром Македонским). В ногайский период всех владетелей, имевших юрт на горе Акташ и звали Акташ ханами, подытоживает М. Умитбаев [Умитбаев, 1984. С. 241–248]. То есть, по его мнению, имя Акташ превратилось со временем в титул.

Имеется и легенда «Акташ» (в русском переводе «Акташ – гора Белая»). В предании рассказывается о дочери последнего хана, ставка которого находилась на горе Акташ (Белый камень), Алтынсяс. Однажды город был взят врагами, хан пленен, а его дочь скрылась в одной из пещер, имеющихся на склоне горы, где были спрятаны сокровища [Башкирское народное творчество, 1987. С. 45–47]. Предание было записано еще до революции поэтом М. Гафури и использовано им в рассказе «На берегах Агидели». Х.Г. Гимади связывал данный сюжет с золотоордынским периодом, однако есть все основания считать, что в легенде нашли отражение реалии домонгольской эпохи [Гимади, 1948. С. 212–213].

В 1997 г. в многотомном своде «Башкирское народное творчество» на башкирском языке было опубликовано историческое предание «Бограхан (Карахан)» [Башкирское народное творчество, 1997. С. 166–167]. В нем рассказывается о том, что в городище, находившейся в устье Караидели (Уфы), жил человек по имени Бограхан. Город часто подвергался нападениям врагов и Бограхан вынужден был оставить это место и основал новое городище выше по течению реки Агидель (Белая) на горе Акташ тау. Далее говорится о том, как он народом на новом месте был поставлен ханом, получил «царские» регалии и «наказ» народа. В свою очередь, Бограхан, сменивший свое имя на Карахана, дал клятву-обещание своему народу. В произведении дается достаточно подробное и выразительное описание восшествия Бограхана на ханский престол. В дальнейшем, мы узнаем, что матерью хана была, оказывается, пленная казашка. Хан вел войны с казахами, и начал тяготиться своими обязанностями правителя. В конце концов, он бежал из города на юг к казахам. Указанное фольклорное произведение ценно во многих отношениях. Во-первых, отметим, что последние абзацы, рассказывающие о происхождении хана и его бегстве будто бы к казахам – это поздняя вставка, явно измененная, свидетельствующая о своеобразной попытке объяснения достаточно экстраординарного события – бегства хана – в жизни народа. Между тем из основной части произведения перед читателем ясно вырисовываются контуры общества домонгольского периода. Данное произведение во многом доказывает, что существовали этнополитические связи между Башкортостаном и Караханидским каганатом. Об этом свидетельствуют титулы башкирского правителя. Кроме того, оно дает веские основания вести разговор о государственных традициях у башкир.

Кара-хан упоминается также в различных версиях эпоса «Идукай и Мурадым». В частности, столетний Хабрау говорит, что в своей жизни он наряду с остальными правителями видел и Кара-хана [Башкирское народное творчество, 1999. С. 100; Башкирское народное творчество, 2000. С. 89; Башкирское народное творчество, 2006. С. 245]. У башкир, таким образом, и после монгольского завоевания сохранялись предания о каких-то Кара-ханах. Перечисляя ханов, Хабрау на самом деле дает сведения о различных периодах истории башкирского народа. Одним из таких периодов был, наверное, период правления Кара-ханов.

Как известно, титулы Кара-хан, Богра-хан, в меньшей степени – Акташ-хан были наиболее распространенными титулами у Караханидов Семиречья в X – начала XIII вв. Откуда же караханидские титулы появились в Башкортостане? Письменных источников о башкиро-караханидских взаимосвязях у башкир, как оказалось, сохранилось не так уж мало. В частности, в шежере рода кара-табын племени табын говорится буквально следующее: «Род Кара-Табын идет от Майки-бия… Сын Майки-бия Илек-бий, его сын Алчэ-бий, его сын Булгаир-бий, его сын Кара-Табын-бий. Ему дали имя Кара-Газиз» [Башкирские, 1960. С. 165]. На основании данного шежере знаменитый этнолог Р.Г. Кузеев полагал о существовании этнических связей табынцев с Караханидами. По предположению Р.Г. Кузеева, упомянутые в шежере Илек-бий соответствует Илек-хану, Булгаир – Богра-хану, Кара-Табын (Кара-Газиз) – Кара-хану, представителям династии Караханидов в Средней Азии [Кузеев, 2010. С. 249–250]. Несмотря на несколько упрощенный взгляд данного ученого на титулатуру Караханидов, в основном с его рассуждениями и окончательными выводами следует, пожалуй, согласиться.

Ценные сведения в шежере рода ирякте приводит башкирский просветитель Гарифулла Кииков (1861–1918). Он сообщает, что у некоего Бекатуна было 4 сыновей: Айли, Юрми, Байлар и Майкы-бий. «Во времена Чингиз-хана они переселились с берега Тат Идели, из земли под названием Айли, с дальнего берега Амударьи на берега реки Миач» [Башкирские, 2002. С. 398–399]. Здесь возможно прослеживаются этнические связи рода айли со Средней Азией, с огузской средой, что было установлено Р.Г. Кузеевым [Кузеев, 2010. С. 190–195]. Однако нельзя исключать и того, что здесь зафиксировано переселение табынцев из государства Караханидов. Далее Г. Кииков пишет, что у Майкы-бия было пять сыновей, в том числе Алчак-бий, его сын Булгаир-бий, сын Булгаира – Карача, которого называли Карагазиз или Каратабын. Могила Каратабына находилась, по словам Киикова, в пределах Башкирии (он называет три предполагаемых места погребения Каратабына). Несмотря на довольно туманные сведения вышеуказанных шежере, они достаточно важны для изучения этнической и политической истории башкир, прежде всего табынцев. Они свидетельствуют о существовании каких-то связей с государством Караханидов.

Недавно татарстанский филолог М.И. Ахметзянов опубликовал большое шежере сарайлы-минцев, которое имеет непосредственное отношение к нашей теме. Шежере было составлено в 1861–1862 гг. неким Нигматжаном бен Курбангали. Автор был достаточно образованным человеком, и использовал при составлении шежере сочинения восточных историков ат-Табари, Бейхаки. По нашему мнению, шежере также восходит к поэме Фирдоуси, известным произведениям Рашид ад-Дина и Абульгази и многим другим сочинениям, имевшим широкое хождение на средневековом Востоке. Шежере, по сути, представляет собой компиляцию генеалогических сведений легендарных и действительных правителей древнего и средневекового Востока. В него включены мифические туранские и иранские правители, известные по Авесте и знаменитой поэме Фирдоуси «Шах-наме», в том числе и Афрасиаб, легендарный предок Караханидов. Кроме того, в нем есть и имена Кара-хана и его сына Огуз-хана. Наиболее ранние сведения о Кара-хане и Огуз-хане содержатся в работах Рашид ад-Дина (XIV в.) и хивинского хана Абульгази (XVII в.). Также в шежере, наверное, включены отдельные Караханиды. В нем упоминаются еще несколько Кара-ханов, которых можно связать с этой среднеазиатской династией. Ахметзянов отмечает, что родословная Караханидов в шежере дана не полностью [Ахметзянов, 2009. С. 94–134]. О среднеазиатских корнях минцев, как известно, писал еще Р.Г. Кузеев [Кузеев, 2010. С. 283–295].

В некоторых восточных источниках была зафиксирована миграция тюркских племен из Семиречья в район Волжской Булгарии. Например, еще академик В.В. Бартольд, ссылаясь на Ибн ал-Асира, писал, что какие-то «тюрки летом кочевали по соседству с землей болгар, зимой – около Баласагуна» [Бартольд, 1964. С. 290]. Р.Г. Кузеев полагал, что речь здесь идет о подчинившихся Караханидам тюркских племенах, и, опираясь на указанное свидетельство Ибн ал-Асира, объяснял появление табынцев в Приуралье [Кузеев, 2010. С. 249–250]. Однако из сочинения Ибн ал-Асира видно, что в 1017 г. «вышли тюрки из Китая в большом числе, свыше трехсот тысяч кибиток из тюркских родов, среди них хитаи, которые овладели Мавераннахром». Вскоре караханидский правитель Туган-хан разгромил их, «убил более двухсот тысяч, а в плен взял около ста тысяч» [Ибн ал-Асир, 2006. С. 183]. Однако нашествие тюрков-язычников в государство Караханидов продолжалось. Далее Ибн ал-Асир под 1043 г. сообщает следующее: «В этом году в месяце сафаре приняли ислам десять тысяч кибиток из неверных тюрков, которые, бывало, делали ночные набеги на мусульманские города в краях Баласагуна и Кашгара, грабили их и учиняли беспорядки. И принесли в жертву в день праздника жертвоприношения двадцать тысяч голов овец, и Аллах [таким образом] избавил мусульман от их вражды. Они проводили лето в краях Булгара, а зимовали в краях Баласагуна. Но когда приняли ислам, то рассеялись по стране; в каждом крае по тысяче кибиток или меньше или больше; ведь они объединялись [раньше] только для того, чтобы защищать друг друга от мусульман. Не принявшими ислам среди тюрков остались татары и хитаи, а они в областях Китая» [Ибн ал-Асир, 2006. С. 211–212]. Очевидно, Ибн ал-Асир, прежде всего, имел в виду какие-то тюркские племена, враждебные Караханидам. Однако это, наверное, не исключает фактов откочевки из Семиречья и других, находившихся в подчинении у Караханидов племен. Л.Н. Гумилев пишет, что тюрки, напавшие на Караханидское государство в начале XI в., не могли быть кара-китаями (киданями), хотя Ибн ал-Асир пишет о хитаях. В состав не принявших ислам татар Гумилев включает различные племена, в том числе кераитов и басмалов [Гумилев, 2009. С. 103–108]. Следует думать, что Семиречье в середине XI в. покинули племена, не пожелавшие перейти к оседлости, оставшиеся кочевниками. Одним из таких племенных союзов и было табынское. В степях Дешт-и Кыпчака начинается передвижение племен и родов. Очевидно, что описанные Ибн ал-Асиром события привели в движение и другие кочевые племена, в частности, кыпчаков. В середине XI в. половцы появляются на границе Киевской Руси. Тогда же или раньше кыпчаки могли появиться и на Южном Урале и истребить древнее бурзянское население края, что описано в эпосе «Бабсак и Кусяк».

Об этих же событиях писал и другой восточный автор Шараф ал-Заман Тахир ал-Марвази: «Среди них есть группа [людей], которые называются «кун», они прибыли из земли Китай, боясь китайского хана. Они христиане несторианского толка. Свои округа они покинули из-за тесноты пастбищ. Из их [числа] был Акинджи ибн Качугар Хорезм-шах. Их преследовал народ, который называется кай. Они многочисленнее и сильнее их. Они прогнали их с тех пастбищ. [Тогда куны] переселились на землю шаров, а шары ушли в землю туркменов. Туркмены переместились на восточные [земли] гузов, а гузы переселились в землю печенегов поблизости от берега Черного моря» [Храковский, 1959. С. 212]. Данные события, по мнению специалистов, произошли в первой половине XI в. Как считает С.М. Ахинжанов, куны – это и есть кидани, почему-то отколовшиеся от империи Ляо и ушедшие на запад и обосновавшиеся примерно в 1032–1034 гг. в Тянь-Шанских горах, на границе Караханидского каганата, а каи – это кимаки. Тогда как те племена, которые лето проводили по Ибн ал-Асиру на Каме, а зиму – около Баласагуна, являются кыпчаками. Хотя расширение границ государства Ляо и послужило толчком для движения племен, как считает С.М. Ахинжанов, основные события были связаны с движением кимакских племен, которые объектом своих захватов избрали Семиречье [Ахинжанов, 1995. С. 185–197]. Однако, как нам кажется, в построениях данного автора не все безупречно. В частности, им недооценивается внешняя политика империи Ляо, возможно, присутствует некоторое преувеличение роли кимаков.

Так или иначе, следует отметить, что в первой половине XI в. в степях происходили значительные этнополитические события. Если выводы Р.Г. Кузеева верны, то переселение табынцев в Приуралье происходило примерно в середине XI в. И этот табынский союз племен возглавлял, возможно, никто иной, как один из представителей династии Караханидов. Вероятно, именно данным обстоятельством объясняется появление на территории Башкортостана караханидских титулов Кара-хан, Богра-хан и Акташ-хан.

Здесь следует объяснить, почему же Среднюю Азию вынуждены были покинуть члены правящего дома. Государство Караханидов сотрясали постоянные междоусобные войны. В таких условиях нередко представители боковых ветвей династии становились изгоями. Как известно, именно таким изгоем и был один из представителей Караханидов – Махмуд Кашгари, выдающийся учёный – филолог [Махмуд ал-Кашгари, 2010. С. 28–32]. Изгоев среди Караханидов было достаточно много, на что ни раз намекает тот же Ибн ал-Асир. Поэтому можно предположить, что один из таких изгоев – царевичей и возглавил в далекой Башкирии новое ханство.

Караханиды еще в середине X в. приняли ислам. Однако некоторая часть представителей династии оставалась, скорее всего, язычниками, о чем свидетельствует следующий факт. В 1026 г. могущественному правителю Газны Махмуду прибыли послы от двух тюркских ханов-язычников с просьбой дать согласие на установление родственных связей между ними и Газневидами. Махмуд ответил, что мусульмане не отдают своих дочерей за неверных, но что если они примут ислам, то их просьба может быть исполнена [Бартольд, 1963. С. 347–348]. Есть все основания полагать, что ханы-язычники были представителями династии Караханидов, ведь в то время в Средней Азии титулы ханов принадлежали только им. Данное обстоятельство для нас особенно важно, так как одной из причин откочевки табынцев из Средней Азии в Приуралье, несомненно, могло быть неприятие ими ислама. В башкирском предании «Бограхан (Карахан)» нет никаких свидетельств о том, что этот хан являлся мусульманином, вероятнее всего, он был еще язычником.

Почему же табынцы подчинились все же каким-то Караханидам, если вынуждены были откочевать из их родины, где, будучи кочевниками, выступали, несомненно, против проводимой ими политики, защищавшей интересы земледельческого населения? Как известно, генеалогия табынцев восходит к Тумену, то есть Бумыну, основателю Древнетюркского каганата [Башкирские, 1960. С. 157, 158]. Представитель же славной среднеазиатской династии Караханидов, претендовавшей на генеалогическую связь с древнетюркскими каганами из рода Ашина, приобретал тем самым божественные, сакральные качества в глазах своих подданных. Думается, именно поэтому в глазах табынцев представители Караханидов являлись обладателями особой харизмы.

О караханидских корнях вышеуказанных титулов у башкирских ханов свидетельствует несколько обстоятельств. В частности, титулы Кара-хан и Богра-хан в источниках даются вместе. Эти титулы, как известно, получили широкое распространение именно у Караханидов.

Важное значение имеет уяснение происхождения и бытования указанных титулов. Данной теме посвящена большая литература. Последние нумизматические данные по Караханидам были обобщены в монографии Б.Д. Кочнева. Изучив огромный материал, он пришел к выводу, что высшим тюркским титулом у Караханидов был хан или хакан. По его мнению, это разные формы одного титула. В то же время слово хан (хакан) является составной частью более сложных титулов, как, например, кара-хан (кара-хакан). В частности, титул Арслан Кара-хакан/хан принадлежал шести представителям Караханидов, Бугра Кара-хакан/хан – трем, Эгдиш Тафгач-хан – одному, Улуг Эгдиш Чагры-хан – одному лицу [Кочнев, 2006. С. 28–30]. У Караханидов титул Кара-хан, наверное, также свидетельствовал об их принадлежности к «дому Афрасиаба» (ведь именно сыном Афрасиаба, легендарного туранского царя, считался Кара-хан), то есть намекал на древность, знатность и легитимность династии [Короглы, 1970. С. 109].

Тюркское слово «кара» («черный») подробно рассмотрено в работах О. Прицака, А.Н. Кононова. Особое значение для нашей темы имеет статья О. Прицака, который обращается к данному термину именно с точки зрения истории Караханидов. Автор отмечает, что происхождение и первоначальное значение эпитета «кара» уже в XI в. были непонятны населению. Ведь Махмуд Кашгари пишет буквально следующее: «Кара – любой черный предмет. Им называются хаканские властители» (то есть Караханиды – Ш. И.). Прицак приводит также легенду из работ восточных авторов Марвази и Магд ад-Дина Мухаммеда бен Аднана о том, что будто бы первым Кара-ханом в Средней Азии был бывший раб – негр. В данном случае, эпитет «Кара-хан» имел буквально значение «Черного хана». Автор выяснил, что слово «кара кан», «кара барс» употребляется в енисейских и таласских надписях, по византийским источникам титул «Кара тон» носил гуннский правитель, а «Кар хан» – один из предводителей мадьяр. Прицак связывает титул с обозначениями сторон света. По его мнению, слово «кара» означал у тюрков север. Караханиды чувствовали себя наследниками древнетюркской династии Ашина, юрт которых находился в свое время северо-восточнее Семиречья. Исходя из этого, подытоживает О. Прицак, термин «Кара-хан» следует понимать, как «главный, великий хан» [Pritsak, 1955. S. 239–263]. Советский ученый А.Н. Кононов здесь солидарен с Прицаком. В значении «главный, великий, могучий, сильный» слово «кара», по его мнению, широко использовалось в личной ономастике у тюрков, в том числе в качестве титула [Кононов, 1978. С. 162]. Отмечая несомненную важность исследований О. Прицака и А.Н. Кононова в осмыслении термина «Кара-хан», все же следует добавить, что не все варианты происхождения данного слова ими было рассмотрено. По мнению О. Караева, например, слово «кара» в сочетаниях с «хан» и «хакан» не может обозначать «черный», скорее титулы «кара-хан» и «кара-хакан» могли выступать в значении «властитель людей и земли» [Караев, 1975. С. 172]. Однако, в данном вопросе скорее прав О. Прицак [Боронов, 1986. С. 66]. Также следует отметить и некоторые другие значения слова «кара-хан». В частности, хивинский хан Абульгази писал, что период междуцарствия, когда один падишах умер, а другой еще не был провозглашен, арабы называют мулук-ат-тава'иф. Смысл этого выражения был следующим: «в каждом иле свой правитель (тöрä)». «Тюрки подобное время называют «во главе дома – черный хан» (öј башыға ҡара хан), а это значит: в каждом доме простой человек ханом становится, в каждом доме свой хан» [Кононов, 1958. С. 47]. В данном случае, слово «Кара-хан» означает человека, вышедшего из простонародья, черных людей. Однако вряд ли в эпоху Караханидов таким образом понимался данный титул, ведь представители этой династии считались из голубых кровей и выводили свою генеалогию от Афрасиаба и Ашина. Делая выводы, можно отметить, что титул Кара-хан имел очень древние корни. Применительно к нашему периоду (X – начало XIII вв.) этимология и значение титула были малопонятными или вовсе непонятными даже для самих подданных Караханидов.

Что касается второго титула «Богра-хан», то здесь мы имеем ясное и четкое его объяснение Махмудом Кашгари. Слово «богра» или «бугра» означает самца двугорбого верблюда (бактриана). Махмуд Кашгари добавляет, что от этого слова и происходит выражение «Бугра хан» [Махмуд ал-Кашгари, 2010. С. 345]. Такая этимология слова никем ныне не оспаривается. Как писал О. Прицак, каганат Караханидов возглавлялся каганом, носившим титул Арслан-Кара-хакан и каганом-соправителем, носившим титул Богра-Кара-хакан и правившим западной частью государства. В случае смерти Арслан-хана Богра-хан становился на его место и принимал его титул. Титулы обоих каганов соответствовали онгонам двух главных племенных групп карлуков: Арслан (лев) – чигилей и Богра (верблюд) – ягма [Pritsak, 1950. S. 210–212]. Отсюда становится понятным, что титул «Кара-хан» был выше по статусу, чем «Богра-хан».

В современном башкирском языке нет слова «богра» (верблюд) [Русско-башкирский, 2005. С. 131; Башкирско-русский, 1996. С. 168–169]. В то же время имеется измененное «бура дөйә» (верблюд-самец), что, несомненно, восходит к слову «бугра» [Башкирско-русский, 1996. С. 168–169]. Ныне у башкир, проживающих в Оренбургской области, сохранились лексемы «бура» со значением «верблюд-самец», «бута» – «верблюжонок». Однако, по мнению языковеда Н.Х. Максютовой, верблюдоводство у башкир было довольно поздним явлением, результатом экономических контактов с казахами и калмыками в XVIII в., описанным, в частности, И.Г. Георги. Соответственно, и слова, производные от «богра», появились у башкир достаточно поздно [Максютова, 1996. С. 198–199].

На сегодняшний день достоверно неизвестно, разводили ли башкиры в домонгольский период верблюдов, тем более как-то почитали их. Лишь в некоторых вариантах башкирского эпоса «Бабсак и Кусяк» говорится о том, что неизвестный зверь сожрал 40 или даже тысячу верблюдов Мясем хана, однако эпос, кажется, сложен в золотоордынский период [Давлетшин, 1929. С. 74; НА УНЦ РАН. Ф. 3. Оп. 5. Д. 31. Л. 3–4]. По археологическим данным, в указанный период на Южном Урале кости верблюда встречаются, но достаточно редко [Мажитов, 1973. С. 172].

В более раннее время (раннесарматская (прохоровская) культура), в IV–II вв. до н. э. верблюд на Южном Урале был объектом почитания. В частности, двугорбый верблюд представлен среди изображаемых персонажей в материалах Филипповских курганов [История, 1996. С. 55, рис.; История, 2009. С. 194, 199, рис. 63].

Р.Г. Кузеев писал, что верблюды и крупный рогатый скот в условиях средних широт, где снежный покров бывает значительным, не могут добывать корм из-под снега. По мнению ученого, верблюды, крупный рогатый скот башкиры в X–XVI вв. разводили лишь в южных широтах, на территории современной Оренбургской области, частично – в степном Зауралье, где существовали условия для круглогодичного их содержания на подножном корму [Кузеев, 1968. С. 271–272]. Однако, утверждение Р.Г. Кузеева о том, что башкиры в X–XVI вв. разводили верблюдов, гипотетично, его выводы сделаны лишь на основании исторических аналогий. Очевидно, верблюд в хозяйстве башкир в домонгольский период занимал небольшое место.

Несмотря на то, что у древнего населения Южного Урала хоть и существовал культ верблюда (вопрос о пережитках почитания верблюда у башкир требует еще более детального изучения), все же, скорее всего, титул «Богра-хан» в Башкортостане был явно иноземного происхождения, вероятно, привнесен сюда переселенцами из Караханидского каганата. Возможно, кочевые племена, вышедшие из этого государства, предводительствуемые боковыми членами династии Караханидов, основали ханство в центральной Башкирии. Титулы у правителей этого ханства, так или иначе, были караханидскими (здесь вопрос о функционировании титула «Акташ-хан» у Караханидов и в Башкортостане не рассматривается). Простое заимствование караханидских титулов представляется маловероятным. И даже возникающий по этому поводу резонный вопрос, почему были позаимствованы именно караханидские титулы, а не другие, логически приводит нас к тем же выводам.

Следует отметить, что город на горе Акташ известен современной археологической науке как Охлебининское II городище. Однако средневековая история данного памятника изучена на сегодняшний день недостаточно, имеются лишь небольшие публикации [Иванов, 1977. С. 292–295; Овсянников, 2005а. С. 56–62; Овсянников, 2005б. С. 167–169; Пшеничнюк, Овсянников, 2007. С. 23]. По нашему мнению, археологическое исследование указанного городища позднесредневекового периода является актуальной задачей с точки зрения изучения ранней истории башкирского народа. Вопрос о Кара-ханах и Богра-ханах в Башкортостане в археологической науке республики остается пока нерешенным.

Литература и источники

1. Ахинжанов С.М. Кыпчаки в истории средневекового Казахстана. Изд. испр. Алматы, 1995.

2. Ахметзянов М.И. Ногайская Орда: историческое наследие татарского народа. Казань, 2009. На тат. яз.

3. Бартольд В.В. Сочинения. Т. I. М., 1963.

4. Бартольд В.В. Сочинения. Т. II. Ч. 2. М., 1964.

5. Башкирские родословные. Вып. 1. Уфа, 2002.

6. Башкирские шежере. Уфа, 1960.

7. Башкирско-русский словарь. Уфа, 1996.

8. Башкирское народное творчество. Т. 2. Предания и легенды. Уфа, 1987.

9. Башкирское народное творчество. Т. 2. Предания и легенды. Уфа, 1997. На башк. яз.

10. Башкирское народное творчество. Т. 10. Исторический эпос. Уфа, 1999.

11. Башкирское народное творчество. Т. 5. Исторический эпос. Уфа, 2000. На башк. яз.

12. Башкирское народное творчество. Т. 8. Эпос: иртэки и эпические кубаиры. Уфа, 2000. На башк. яз.

13. Боронов А. К проблеме антропонимов эпоса «Манас» // Тюркологические исследования. Фрунзе, 1986.

14. Буканова Р.Г. Города-крепости на территории Башкортостана в XVI–XVII вв. Уфа, 2010.

15. Гимади Х.Г. Народы Среднего Поволжья в период господства «Золотой Орды» // Материалы по истории Татарии. Вып. I. Казань, 1948.

16. Гумилев Л.Н. Поиски вымышленного царства (Легенда о «государстве пресвитера Иоанна»). М., 2009.

17. Давлетшин Г. Масим хан // Башкорт аймагы. 1929. № 7. На башк. яз.

18. Ибн ал-Асир. «Ал-Камил фи-т-та'рих» «Полный свод истории». Избранные отрывки. Ташкент, 2006.

19. Иванов В.А. Погребения средневековых кочевников на территории Охлебининского городища // Советская археология. 1977. № 1.

20. История башкирского народа: в 7 т. Т. I. М., 2009.

21. История Башкортостана с древнейших времен до 60-х годов XIX в. Уфа, 1996.

22. Караев О. О наименовании и титулах Караханидов // Вопросы киргизской терминологии. Фрунзе, 1975.

23. Кононов А.Н. Родословная туркмен. Сочинение Абу-л-гази, хана хивинского. М.–Л., 1958.

24. Кононов А.Н. Семантика цветообозначений в тюркских языках // Тюркологический сборник. 1975. М., 1978.

25. Короглы Х. Алп Эр Тонга и Афрасияб по Юсуфу Баласагуни, Махмуду Кашгари и другим авторам (к вопросу о взаимосвязях иранского и тюркского фольклора) // Советская тюркология. 1970. № 4.

26. Кочнев Б.Д. Нумизматическая история Караханидского каганата (991–1209). Ч. I. Источниковедческое исследование. М., 2006.

27. Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история расселения. 2-е изд., доп. Уфа, 2010.

28. Кузеев Р.Г. Развитие хозяйства башкир в X–XIX вв. (к истории перехода башкир от кочевого скотоводства к земледелию) // Археология и этнография Башкирии. Т. III. Уфа, 1968.

29. Мажитов Н.А. Тайны Древнего Урала. Археология. Ученые. Открытия. Гипотезы. Уфа, 1973.

30. Максютова Н.Х. Башкирские говоры, находящиеся в иноязычном окружении. Уфа, 1996.

31. Махмуд ал-Кашгари. Диван лугат ат-турк (Свод тюркских слов): в 3 т. Т. 1. М., 2010.

32. Научный архив Уфимского научного центра Российской академии наук (НА УНЦ РАН). Ф. 3. Оп. 5. Д. 31. Л. 3–4.

33. Назаров П.К. К этнографии башкир // Этнографическое обозрение. 1890. № 1.

34. Овсянников В.В. К вопросу о времени создания укреплений Охлебининского и Шиповского городищ // От древности к новому времени (проблемы истории и археологии). Сборник науч. работ. Вып. VIII. Уфа, 2005.

35. Овсянников В.В. Хронология оборонительных сооружений крупных городищ кара-абызской культуры // Урал-Алтай: через века в будущее: Материалы Всероссийской научной конференции. Уфа, 2005.

36. Пшеничнюк А.Х., Овсянников В.В. Археологическая карта Иглинского района Республики Башкортостан. Уфа, 2007.

37. Русско-башкирский словарь. Уфа, 2005.

38. Умитбаев М. Памятки. Стихи, публицистика, переводы, фольклорные и историко-этнографические записи. Уфа, 1984. На башк. яз.

39. Храковский В. Шараф ал-Заман Тахир Марвази // Труды сектора востоковедения АН Казахской ССР. Т. 1. Алма-Ата, 1959.

40. Pritsak O. Karachanidische Streitfragen // «Oriens». 1950. vol. 3. № 2.

41. Pritsak O. Qara. Studie zur türkischen Rechtssymbolik // Zeki Velidi Togan'a Armağan. Symbolae in honorem Z.V. Togan: 60. doğum yılı münasebetiyle. Istanbul, 1955.